Над Енисеем поднимался утренний пар. Ты рассказывал мне свой сон - будто мы идем по Шершнева и ты слышишь, как я спрашиваю: «А у Вас есть фонарик? В вашем дворе темно». Ты вдруг понимаешь, что я ухожу домой. И меняешься в лице.
- Не мешай, я помню, - говорю я. Лучше послушай и не перебивай.
- Ну почему с утра уже нужно читать? Поделай что-нибудь другое…
Не слушая я переворачиваю страницы книги разведчицы, писательницы Зои Воскресенской: «На машине ВОКСа я прибыла в германское посольство. Одновременно со мной подъехали две машины с солистами балета Большого театра. Запомнилась их усталость – после спектакля не причесанные, без грима – лицо ее блестело от крема – приехала Семенова. Балерина Тихомирнова была в каком-то затрапезном платье. Был, кажется, Чебукиани. Больше всех запомнился бодрый, веселый Игорь Моисеев»
Ты повернулся. Я продолжила:
«Встречал гостей посол Шуленбург. Он был, как положено, во фраке. Его окружали артисты балета, приехавшие из Берлина, чтобы отвлечь советское правительство от эвакуации германского посольства за 3 дня до войны».
Я спросила:
- Ведь роль твоего деда больше, чем артиста была в СССР все эти годы. Ты догадывался?
- Очевидно.
- Поэтому никто не должен требовать от тебя и ты сам о себя таких же успехов. Они должны быть. Но другие. За его спиной стояла политика. И когда я вижу фонтаны ВДНХ- хороводы бронзовых девушек в национальных костюмах – мне кажется, это памятник не только эпохе, но и Игорю Александровичу.
Почему об этом не говорит его дочь, твоя мать? Большинство ее слов в интервью о том, что он был чересчур требовательным к ней. Берег здоровье.
- Иди сюда…
