Открывая дверь квартиры в Трехпрудном, я всегда думаю, что этот дом, похожий на каземат, выбран Игорем Александровичем вынужденно. Что дали. Совсем не то, что легендарный, украшенный историческими именами Дом на набережной. Теперь – и его именем.
Пока Владимир не вернулся из супермаркета с его любимыми покупками, я представляю всю жизнь этой просторной квартиры.
Хлопотавшую здесь бабушку, ежедневно убегавшую на работу в Ансамбль.
Выезд с библиотекой и роялем деда в свою свободу.
Возвращение в родные места Вовы с Делегатской. В свою трудную, тоже свободу, но зависимость от себя самого и матери, живущей рядом. О его эпопее с пропавшей бабушкиной коллекцией, привезенных с многолетних гастролей лучших спиртных напитков. Которые не могли сами уйти из квартиры вместе с коллекцией дорогих шуб. В то время, как он уверял мать, вызвавшую милицию, что он ночевал у нее и дверь была заперта – сколько людей меня обманывало, - давно-давно он удивил меня этой фразой, ставшей понятной позднее. А тогда я думала – как такой большой и умный, он мог допускать жизненные ошибки?
С ним странно говорить о жизни (лучше не говорить ни о чем). Его разговор это апломб и кокетливость и напускная опытность и реальная наивность советских еще людей. Именно в этих стенах становится ясно, что иллюзии о его больших возможностях всегда были только иллюзиями. Семья настолько была занята взрослыми проблемами, что интернатный Вова так и не стал, как в других семьях, для них центром Земли.
- Что ты делаешь? – Этот мягкий вопрос и рука на плече вернули меня к реальности.
В задумчивости я нарезала колбасу квадратиками, как на оливье, вместо обычной нарезки.
- А… Ну, можно и так, - добавил он. И в этом весь этот славный человек.
