Блиц-интервью с внуком человека, которого можно назвать имиджмейкером эпохи – Игоря Александровича Моисеева. Вообще-то, интервью с Владимиром штука нереальная. Отвечать он привык, как на допросе в ЧК: «Нет, не был, не состоял».
Он создает образ, который был бы положительно воспринят в СССР. Но уже выросли дети, которые эсэсэра не помнят! Поэтому мне это заметно и странно. В то же время он житель страны Гринландия (как хорошо сказала В.Новодворская об одном поэте), завсегдатай Зурбаганов, друг Ассоли, хотя бы потому, что там вырос. Потому он живет в двух измерениях (да пожалуй, как жили для себя и для других, его дед и прадед). Одно измерение – социальное. Другое – личное, чем до сентиментальности напоминает двойственных шестидесятников. Но у них на кухнях был антимир. У него же скрытая от мира, которому с детства не доверял – жизнь подростка. Какая? О! Этого не скажут даже именитые соучастники этой жизни: некто Андрей Баранов, не некто Сергей Цигаль, пересекавшийся с ним поэт Орлуша. Как здорово он смеется, глядя, пожалуй, в десятый раз, фильм «О чем говорят мужчины». Как любит он скорость! Иллюзии! Веру в то, что он не останется «внуком», а будет «самим». Что все получится. Что никто не поверит, что ему 47 лет, хоть он говорит об этом на каждом углу, не веря сам.
Что он отважный, как корсар. И романтичный, как его сценический герой Тибальт. И что года в 63 он начнет жить свободно. Ну, правда, вы же тоже в такое верите, мужчины?
Я пришла на интервью. Стояла у двери, повторяя вопросы.
Дверь открыл человек в расстегнутой рубашке, демонстрирующей спортивную грудь, христианский крест и крошечный языческий «куриный Бог».
- Вы, наверное, представляли меня старше.
- Нет. Я же шла к внуку своего деда, а не к деду своего внука, - сказала я.
Знаете, он, казалось, пригладил волосы, на минуту превратившись в Кевина персонажа «Один дома». И стал отвечать на вопросы наиприличнейшим, до скуки образом. Я же не могла сказать, как Игорь Николаевич – лучший интервьюер страны и мой учитель: «Наливай!». А надо было. В следующий раз, когда разговор начался с вопроса ко мне: «суп будешь?» разговор пошел легче.
Хотя, когда я пыталась что-то записать, он со значением повторял любимый коммент: «Пишу оперу».
Как-то много у него на душе ссадин от прошлого. Но верю, чудо могло бы их стереть. Это чудо называется «сбыча мечт».
Однажды я спросила:
– А где твоя машина «Молоко»?
- Где-то на чердаке все машинки, - он сказал так естественно, будто на днях с ними играл.
Они долго лежали в саду, под дождями, причиняя боль, но видимо, и создавая атмосферу присутствия рядом сына, увезенного в результате развода в другую страну.
- Во сколько лет ты остался без отца?
- Он со мной. С семи лет. Почти всю жизнь.
- Почему ты уехал несколько лет назад из Москвы в Красноярск? Не результат ли это того, что что-то мешало быть дома? Тем более, если это родной дом в Трехпрудном.
- Уехал заниматься утверждением себя в профессии.
- Да ладно! У тебя же был коллектив в Москве. Да еще какой «Русский национальный балетный театр». И масса связей. Вот наш журнал искал антигламурного героя. Человека, живущего перпендикулярно происходящему. А я нашла. Он, как на БАМ, уехал в наши дни в добровольную ссылку. Может есть вещи, которые невозможно изменить…Но…хочется.
- Для меня возможно изменить все. Я живу, как хочу. И порывам своим обязательно следую.
- Да. Да. И порыв тебя привел туда. А что это за коллектив?
- Известного человека – М.С.Годенко – когда-то работавшего в ленинградском мюзик-холле и позднее консультировавшегося у моего деда.
- Он, наверное, был репрессирован когда-то и создал жизнеутверждающий коллектив из зэков.
- Я об этом ничего не знаю.
- Да и у вас в руководстве коллективом есть человек в наколках очень похожий на бывшего зэка. Тот, что изображал нанайских мальчиков.
- Что ты! Он из дедова коллектива. А насчет этой миниатюры, не стебайся. Хороший номер раньше был.
- Цирковой…
Ты всегда делал деду на зло? Я имею ввиду работу с его недругом Григоровичем?
- Да нет. Иногда, он – мне. С милейшим видом.
- Я помню, на мой вопрос к его дочери – твоей матери – каким был Игорь Александрович? Она, подумав, емко сказала:»Непростым».
Как ты относишься к до сих пор похожей на фарфоровую куклу, уважаемой обществом, Ирине Алексеевне Чагодаевой (третьей супруге деда), возглавившей его ансамбль?
- Вот это ты правильно сказала: как не к Моисеевой.
- Это правда, что Мария Степановна Волошина (супруга поэта) заставляла тебя упражняться на фортепиано, чтобы у взрослых от твоей беготни не кружилась голова?
- Да. Клавиры я бросал. И убегал. Но всегда был словлен бабушкой Тамарой и, после 40 минут пререканий, шел к станку под лестницей, и занимался, занимался, занимался хореографией.
- Но ты потом той же профессии учил своего сына, бросившего ее и уехавшего в Канаду.
Вздохнув, глотнув семизвездочного, он произнес:
- Он был тормоз…
