Я зову тебя зайчик... :)

- Я не представляю тебя с бородой.

Вова:   - Я тоже.

- Попробуем? Под идальго. Как у Лени Лавровского.

    А кровати в гостинице "Зея" оказались на редкость мягкими :)

О том, что существует село Сорочинцы, славное своей энергетикой, щедрой землей, гопаком, Сорочинской ярмаркой и "Ночью на Лысой горе" мир узнал и продолжает узнавать из спектакля Игоря Моисеева по мотивам произведения выходца из тех мест Н.Гоголя. Игорь Александрович использовал воспоминания детства в работе над материалом.
     Еще четыре года назад я инициировала встречу правительства Украины и земляков из Сорочинцев с потомками. Как биограф Владимира Борисовича буду участвовать в этом и в этом году.

«Я на стройке, под Братском,
Порою смотрела часами,
Как в штормовках и кедах
До рассвета студенты плясали.
Комарье надрывалось,
Радиола хрипела,
Твист давали ребята
С полным знанием дела.

Ю.Друнина

Игорь Александрович всегда был актуален в своих постановках. А что нового в жизни страны показали танцы Сибири за последнее время? А ведь Владимир Борисович рассказывал мне столько идей. 

- Пытаюсь вспомнить этого балетмейстера Джоновича. А что читаешь ты? – он взял из моих рук недочитанную газету.

Г.Буковский: «Поразительную картину я видел в 1961 году, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Мне тогда исполнилось 18 лет, вместе с геологами я приехал в Красноярск. В магазинах не было ни-че-го. Вообще. Даже консервных банок. По перекресткам стояли бабы и продавали в мешках черемшу, которую собрали в тайге. Недалеко стояла километровая очередь за махоркой. И при этом беззубые бабушки кричали: "Гагарин!". Это 1961 год, миллионный город Красноярск".

     Вова хотел убрать с дивана журнал, но увидев отрывок углубился в чтение:    :)

"Последняя краткая история Алексея Жукова, Мы жили по соседству. Их дом называли "домом артистов". нашего общего друга звали Зурабом Джоновичем. Хотя отца тоже звали Зурабом. Но, это грузины.
Однажды мне по телефону ( верните уже!) звонит младший Зураб и говорит:
- у нас горе
Ну горе в семье грузинов мы все представляем. Это родственники, вплоть до дальних, из Гагаузии....
не, Зурик, не пущу.. у меня тут дедушка Сережа приезжал. Как на окнах хурьму развесил. так обратно и забрал.
Ты дурак (что было-то было)
Не понимаешь. У отца, Зураба Джоновича, полки обрушились
Братья и сестры! Всем бы горе такое. Докладываю.
это в их
Зураб Джонович был балетмейстером в ансамбле Моисеева. И из каждой страны, где наши , напомаженные пергидролью, русские красавицы плясали, оттуда он и привозил бухло. И оно рухнуло. И это у них считалось горем.  "

Говорят МУЖЧИНЫ не плачут... Да ВЫ просто не УМЕЕТЕ их обижать...

"О чем вы думаете?" - спросил Фейсбук Владимира Борисовича :)

Пришел Вова. И был озадачен. Сделала шляпку из его галстуков, привезенных из Китая  по этому образцу :)

Тот, кто его хорошо знает, видел Вовину особенность смеяться, закинув голову, до хрипоты. Это заводит детским весельем. Когда он так смеялся последний раз? Ну вот недавно, например, когда я сказала: «Не трать презервативы на ерунду. Они нам пригодятся, завязывать пробки на бутылки вина с виноградников. Так делают в Италии» : ) 

     Креветки в белом шоколаде  на Никитском были у нас очень вкусные ;)

Во дворе Цигалей теплой южной ночью на фоне звуков цикад мы с тобой слушали совсем другого Орлушу. И даже не представляли, что услышим такие строки. Точные, трагичные и касающиеся всех.

Ни кола, ни двора, ни друзей, ни родни.
Мы с тобою в России остались одни.
Гнутся крыши от веса сосулечных льдин.
Мы остались с тобою один на один.
Занавешены окна давно, чтобы нас
Не увидели страшные люди без глаз.
Перерезанный шнур не погасит экран,
Посыпающий солью зияние ран.
В каждом слове – зловещий кровавый кисель,
Заводных соловьёв ядовитая трель.
Никому не пиши, никому не звони,
Мы остались с тобою в России одни.
В дверь услышав звонок, открывать не спеши:
За тобою пришёл человек без души,
У него вместо мозга – густой холодец,
Как у всех сердобольных людей без сердец,
Изо рта – краснозвёздных идей перегар,
На холодном лице – черноморский загар,
Он готов на последний, решительный бой,
Сверлит двери глазок его глаз голубой.
Мы с тобою остались в России одни,
Не кукушка, а ворон считает нам дни,
Он добычею скорой считает твой глаз,
Как и всё, что останется скоро от нас.
К сожаленью, удел у страны – бестолков:
Быть лишь словом на форме плохих игроков,
А берёзам судьба – превратиться в муляж,
Лечь зелёными пятнами на камуфляж,
Чтобы мы, обитатели нашей страны,
Были миру на фоне страны не видны.
Я болею душой, я по праздникам пьян,
Как любой из живущих вокруг «россиян»,
Но довольно давно уже в дней пустоте
Стали гости не те, да и тосты не те.
Иногда даже некому руку пожать,
А ведь мне с ними рядом в могиле лежать,
Среди тех, кто поёт под шуршанье знамён
Есть хозяева милых мне с детства имён,
Но в последние дни изменились они.
Мы с тобою в России остались одни…
Совершенно, похоже, лишились ума
Лжевладимир, лжесуздаль и лжебугульма,
Через сотни наполненных скрепами клизм
В нас качают лжеверу и патриотизм
Между рёбрами ноет, инфарктом грозя,
И остаться невмочь, и уехать нельзя.
И уехать нельзя, и остаться невмочь.
Прочь отсюда? Но где эта самая «прочь»?
Мы останемся здесь, но сехрет сохрани:
Мы с тобою в России остались одни.

Андрей Орлов (Орлуша) 14.07.2014

Вот так подрабатывают российские ансамбли на просторах Родины двадцать лет, в обиходе изображая моральность. Но за нее не платят :)

Дмитрий Быков

Весь год мы бессмысленно пашем, и я не свозил тебя в Крым.
Пока он останется нашим — он больше не будет моим.
Какой еще отдых семейный? Гурзуф обойдется без нас.
Чужие отнять не сумели — свои отобрали на раз.

По слухам, к исходу сезона (дождался Кортеса ацтек!)
Там будет игорная зона, вполне селигерский Артек,
А также военная база, вернувшая славу сполна,
Добыча природного газа и все, чем Россия славна.

Для нас это было границей меж двух нераздельных стихий —
Для них это стало бойницей, откуда уставился Вий.
Для нас это Черное море — для них это выход туда,
Где топчутся в тесном Босфоре набитые смертью суда.

Из тысячи щелок и скважин ударила адская смесь,
И рай безнадежно загажен, и делать нам нечего здесь.
Мы столько по этому раю бродили поврозь и вдвоем —
Но вот я его забываю в аду ежедневном моем.

Олив, кипарисов не надо, и плеска, и склизких камней.
Мы знаем: изгнанье из ада изложено нами верней.
Они не от Божьего гнева бежали, а просто в раю
Остаться побрезгует Ева, стопою нащупав змею.

Прощайте, зеленые брызги, и галечный скрежет, и грот,
И запахи перца и брынзы, и море, что нежит и врет,
И запахи выжженной пампы, и катер, и шаткий настил —
Ты видишь: все штампы, все штампы. Смотри, я уже заместил.

А в общем, ужасная пошлость — винить времена и режим.
Моя или Божья оплошность — все сделалось слишком чужим,
Ряды победительных пугал со всех наступают сторон,
Уже не отыщется угол, который бы не осквернен.

И два полушария мозга, как два полушарья Земли,
Стирают угрюмо и грозно заветные бухты свои,
Заветные улицы, страны, оазисы, мысы, жилье…
Мои здесь — меридианы, а больше ничто не мое.

И знаешь: прости святотатство, но в этом и есть торжество.
Нам хватит уже отвлекаться на фотообои Его.
И вместо блаженного юга мы носимся в бездне рябой,
Где нас уже, кроме друг друга, ничто не волнует с тобой.